IV. Габриэль
Эльдар закончил доклад и посмотрел на меня в ожидании реакции. В командном центре тишина, которую нарушает негромкий, умиротворяющий гул оборудования да редкий стук по клавишам компьютеров.
Я ещё раз взглянул на графики и спросил:
— А какая у нас сейчас скорость?
Эльдар повернулся к своему монитору, ткнул пальцем и ответил:
— Двадцать три.
— Хорошо, — протянул я, подумал и добавил: — Гасите движки.
— Есть! — Эльдар принялся вбивать данные, а я отошёл от терминалов дежурной смены, продвинулся вглубь помещения, где занял место за столом рядом с Кнопфлером.
Командор любит посещать командный центр. Вообще-то не обязан находиться тут постоянно, но часто часами сидит за компьютером, следит за работой дежурных. Надо полагать, за моей работой тоже следит. Такой он у нас — не чурается наблюдать за нашими действиями. Зато и знает обо всём, что происходит на корабле, в курсе дел, держит руку на пульсе, как говорится.
Вот и сейчас — весь такой сосредоточенный, нахмуренно вглядывается в экран, отслеживает параметры полёта, изучает разноцветные графики и диаграммы.
Небольшой толчок по всему телу корабля. «Артемида» слегка дрогнула и затихла. Кружка с кофе сместилась на полсантиметра, но этого оказалось достаточно, чтобы кремово-коричневая жидкость выплеснулась на стол, оставив маленькую лужицу.
«Нужно было отхлебнуть», — подумал я, вытирая рукавом полированную поверхность.
— Двигатели торможения отключены, — крикнул со своего места Эльдар.
— Ага, молодец, — ответил я, — продолжайте наблюдение.
Это означает, что корабль почти недвижим. Застыл в безвоздушном пространстве, и лишь остаточная инерция ничтожной величины чуть-чуть подталкивает вперёд.
Мы подошли к червоточине с красивым именем Шаммурамат, установили связь с находящимся в непосредственной близости от неё маяком и заняли выжидательную позицию.
Люблю это состояние. Наша «Артемида» — Охотница, Ловчая, как называли древнюю богиню в Греции — словно хищное животное замерла перед стремительным рывком. Заглушённые двигатели подобны лапам с цепкими коготками, которые сжимает перед решительным стартом. Корабль незримо подрагивает, как зверь, готовящийся к схватке. Ещё немного, совсем чуть-чуть, и она броситься вперёд, распрямит быстрое тело в изящном прыжке сквозь пространство, в прыжке длиною в сто сорок световых лет.
— Ну-с, как там у нас дела? — произнёс Кнопфлер, не отрываясь от экрана.
— Всё в норме. — Я сделал несколько больших глотков из кружки. — Все системы в порядке, всё работает.
— Хорошо. Криокамеры смотрел?
— Ага. Там тоже всё в порядке. Все спят: пассажиры, экипаж, кроме тех, кто присутствует здесь. Даже Гленн — и тот спит.
— Ну и славно. Значит, и мы скоро пойдём. — Кнопфлер запустил руку под стол и достал бутылку коньяка. Плеснул мне и себе в кружки, пояснил: — Чтобы лучше спалось.
Я согласно кивнул и отпил согревающего напитка.
— Сколько там до фазы? — спросил Кнопфлер.
Я посмотрел на большой экран над дежурными, нашёл нужную цифру и ответил:
— Сорок восемь минут. Разгон начнём через двадцать.
— Хорошо. Может, партию в шахматы?
— Не откажусь.
Кнопфлер опять полез в стол, достал доску, раскрыл, и мы принялись расставлять фигуры.
Червоточины вовсе не разбросаны по Вселенной, словно дырки в сыре, как полагали древние, а организованы в систему, которую мы называем Космическим Веретеном. На самом деле оно выглядит, скорее всего, иначе, Веретено же — лишь умозрительная модель, придуманная учёными. Червоточины в определённом порядке связаны друг с другом, периодически между ними возникают подпространственные тоннели, и через них можно пройти.
Тоннели возникают не хаотично, а в строгой последовательности, называемой фазами червоточины. Фазу определяют по исходящим от объекта излучениям и по некоторым другим признакам. Именно для этого и нужны маяки — рукотворные объекты, оснащённые необходимым для наблюдений оборудованием. Своего рода спутники червоточин, следят за ними и существенно упрощают навигацию.
Синхронизировавшись с маяком, корабль знает, когда наступит нужная фаза, то есть когда возникнет ожидаемый тоннель и, следовательно, когда и под каким углом звездолёт должен войти в червоточину.
Через несколько минут «Артемида» начнёт разбег, точно в расчётное время влетит в червячную дыру Шаммурамат, после чего понесётся по тоннелю к далёкой звезде, вокруг которой вращается Юлиания.
Мы с Кнопфлером, удостоверившись, что всё в порядке, заляжем в криокамеры. Конечно, можно не дожидаться — согласно инструкции полёт по червоточине должны контролировать дежурные — но на «Артемиде» так заведено: капитан находится в командном центре, когда корабль входит в тоннель, а также — когда его покидает.
Целиком и полностью разделяю точку зрения Кнопфлера и тоже всегда присутствую в ответственные моменты.
Текущая смена состоит из самых опытных дежурных, им предстоит в течение двух недель нести нелёгкую вахту.
Когда-то давно тоже с этого начинал. Никогда не забуду свою первую тоннельную вахту: изнуряющие двенадцатичасовые смены чередуются такими же периодами отдыха. На самом деле, сил хватает только на то чтобы поесть, доползти до расположенной в соседнем помещении кровати, упасть и провалиться в кромешную тьму. В силу специфики физических условий, снов внутри тоннеля, как правило, не видишь. А если и видишь, то почти всегда кошмары. Перегрузки, тошнотворные визуальные и звуковые эффекты, возникающие внутри корабельного корпуса под действием полей тоннеля, — всего этого избегают те, кто проводит полёт в криокамерах.
Соответственно, тоннельная смена собирается из самых подготовленных. Эти пятеро ведут корабль только между червоточинами, а остальную часть путешествия отдыхают в своих каютах.
Через пятнадцать суток по корабельному времени, за несколько часов до того как «Артемида» покинет тоннель, они разбудят от анабиоза меня и Кнопфлера. Звездолёт вынырнет из червоточины под названием Мнемозина, в окрестностях Юлиании.
По абсолютному времени путешествие продлится более двух земных лет.
Мы почти доиграли, когда корабль вновь слегка дрогнул.
— Начинаем разгон, — доложил Эльдар. — Расчётное время вхождения в червоточину — девятнадцать минут тридцать две секунды.
Матиас, не отрывая взгляда от монитора, лихорадочно стучит по клавишам. Сидящий рядом с ним Ли растянул бледные губы в нервной улыбке:
— Завещание строчишь? — Перехватив мой напряжённый взгляд, одёрнулся, стал серьёзным и вернулся к работе.
«Артемида» начала забег. От прилагаемых усилий всё её тело вибрирует.
Нет, конечно же, не вибрирует, просто так кажется. Стремительная охотница на короткой дистанции. А червоточина — это лань, добыча, которую «Артемиде» предстоит настигнуть.
— До контакта осталось пятнадцать минут семь секунд.
Это похоже на бал, которым правят дежурные. Их работа напоминает концерт, где им отводится роль оркестра.
Матиас, словно пианист-виртуоз, самозабвенно стучит по клавишам, всецело отдаваясь этому занятию. Кажется, даже не замечает, что происходит вокруг, однако на самом деле всё слышит — он вводит параметры полёта.
Ли анализирует кривые корректировок скорости, ускорения и других лётных показателей. Будто играет на арфе — множество линий-струн, которые дёргает и приводит в порядок числа-ноты.
Эдгарс стоит перед пультом управления силовыми установками. Дабы исключить случайное нажатие кнопок, двигатели и наиболее важные узлы корабля включаются при помощи громоздких тумблеров. Нужно приложить некоторое усилие, чтобы поменять их положение. Иногда говорят — просто дань традиции, однако я считаю необходимостью и нелишней предосторожностью. Периодически Эдгарс щёлкает тумблерами, чем напоминает ударника, стучащего по небольшим гонгам и брускам ксилофона.
Дирижирует симфонией Эльдар — следит сразу за всеми экранами и наиболее значимыми показателями, отдаёт короткие команды. Старший в смене, он руководит процессом.
— До Шаммурамат — девять минут сорок четыре секунды, — отрапортовал Эльдар.
Я немного нервничал.
Всегда нервничаю перед входом в тоннель. Шутка ли — прыжок в сто сорок световых лет. Нужно быть всецело собранным, все расчёты должны быть перепроверены, а системы исправны.
Бывали случаи, когда что-то шло не так, как нужно, и гравитационными возмущениями корабли разрывало на части. Куски звездолётов попадали в разные тоннели, а потом их вылавливали в разных звёздных системах.
Но это, разумеется, не про нас. С нами такого не случится. Нужно думать о хорошем, ведь мы подготовились должным образом.
— До вхождения в тоннель — пять минут двенадцать секунд.
Напряжение нарастает.
Даже командор нервничает. Кнопфлер — матёрый капитан, но и он иногда волнуется. Видно по подрагивающему колену, по сжимающим карандаш рукам.
А взгляд уверенный, неторопливый, может быть, даже скучающий. Это успокаивает. Я устраиваюсь в кресле поудобнее и пытаюсь расслабиться.
— Внимание! — говорит Эльдар. — Начинаю обратный отчёт: пять… четыре… три… два… один!
Помещение озаряется вспышкой. Вокруг всё пошло разноцветными радугами. Сначала это были круги, потом они увеличиваются и расходятся в стороны плавными кольцами.
Через несколько мгновений, когда мы ещё набрали скорости, пятна света слились в длинные полосы вдоль горизонтальных линий, уходящих вдаль, куда-то далеко, в глубины космоса.
Мы вошли в червоточину.
——————-
IV. Габриэль
——————-