Browse: Home
/ Время уныния ещё не пришло. Предощущение свободы (четверг)
Пафос докладчика сводился к одному единственному вопросу: а на что ты готов ради компании?
Саша Лисицын был сегодня в ударе. Как мастерски он выводил свою мысль, как зажигательно и громогласно провозглашал пышные лозунги! В какой-то момент мне даже показалось, что по щеке его течёт слеза. Ничего, впрочем, удивительного — Лисицын был способен и не на такие выкрутасы.
Удивляла реакция окружающих — вялая, пассивная, каждый своим видом хотел сказать, что, мол, я и не против помочь, да вот только желания особого нет. Моя хата с краю, я могу, конечно, если нужно, но, если можно, может быть как-то без меня? При этом для пущей образности нужно было делать щенячьи наивно-забитые глазки и заглядывать в бездонные Сашины очи.
При мысли об этом во мне даже появилось сочувствие к Саше и его коллегам: так распаляться, тратить столько сил и эмоций, и всё зазря! Какие же мы всё-таки бездушные и чёрствые!
Сашка-Сашка, а ведь я по гроб жизни тебе обязан. Обязан за то, что именно ты открыл мне глаза на истинное положение дел, устроил ты мне, помнится, нехилый такой разрыв шаблона в самом начале моей трудовой деятельности в нашей компании. Для меня это было настоящим откровением.
Было это в один из первых месяцев работы в Корпорации. Был я тогда молодым, неопытным и, что называется, желторотым. А что было с меня взять? Совсем недавно окончил университет, сменил пару-тройку временных работ и закинул резюме в солидную фирму, место в которой тогда мне казалось чем-то заоблачным, несбыточной мечтой оно было для меня.
И, надо же, позвонили! Пригласили на собеседование, остались довольны моими ответами на свои каверзные вопросы, потом назначили ещё парочку собеседований, и, наконец, взяли к себе, можно сказать, под тёплое крылышко.
Хотя многое было в диковинку, но отчего-то не удивляли меня тогда такие вот пафосные речи, не настораживал восторг по поводу успехов компании, не вызывало вопросов повальное обожание её лидеров-отцов-основателей. Было как в старые добрые времена: все кричали «ура!», и я кричал, все шли вперёд, и я шёл. Только в отличие от большинства, я искренне верил в то, что делал, всем сердцем желал приносить пользу — не людям, конечно, а компании.
И вдруг в один вечер всё поменялось. Занесла меня нелёгкая на вечеринку, на которой отмечали день рождения одного уважаемого и авторитетного сотрудника (ныне уволенного по подозрению в получении откатов). Было много поздравительных речей, как в адрес виновника торжества, так и по поводу места его работы — в общем, всё как обычно.
Под конец вечера я оказался в непосредственной близости от столика, за которым сидел Саша Лисицын и ещё двое влиятельных людей из верхушки нашей компании (одного вскоре понизили за недобросовестное отношение к исполняемым обязанностям, второй спустя полгода или год со скандалом покинул наши ряды — не помню точно, из-за чего)…
— Тим, а ты как считаешь? — спросил вдруг Саша, глядя непосредственно на меня.
Я встрепенулся, скинул с себя покрывало воспоминаний и вернулся в зал совещаний. Все обернулись и посмотрели в мою сторону.
Избитый приём — Лисицын всегда так делает, бьёт в лоб прямым вопросом, когда кто-то из участников процесса выбивается из общей волны и отвлекается — уходит в себя или, наоборот, начинает болтать с соседом. Своего рода ведро холодной воды для того, чтобы привести в чувство.
— Ммм… — протянул я. Нужно было что-то говорить, и я наугад ляпнул: — Думаю, нужно купить побольше шариков и развесить их на площадке.
Вокруг раздались сдавленные смешки, кое-где переходящие в открытый хохот.
— Тим, — с укором сказал Лисицын, — если уж ты пришёл на совещание, будь так добр — участвуй в общем процессе и не отвлекайся! Мы тут обсуждаем достаточно серьёзные вещи, а ты ведёшь себя как маленький ребёнок.
Я смутился и, вероятно, покраснел.
— Извини, — пискнул я, — больше не повторится.
— Надеюсь, — неприязненно кинул Саша и продолжил, уже обращаясь ко всем: — Итак, мы все на позитиве заводим толпу и, во благо нашей компании, приносим всем радость…
Ну да, — подумал я, — во благо компании… Вот только в тот вечер, на дне рождения, ты говорил совсем другое.
Присутствующие тогда уже изрядно набрались, и Саша не был исключением. Видимо, дабы излить скопившуюся внутри горечь, он вдруг начал отпускать колкие и в большинстве своём непристойные шуточки в адрес директората компании и руководителей отделов. Говорил он, разумеется, вполголоса, так, чтобы слышали его только сидящие за одним с ним столом, которые, надо полагать, разделяли его взгляды, но мои чуткие уши уловили многое из того, что он произнёс.
Когда его запал кончился, он в приступе пьяного откровения признался собеседнику, что всё, что делает, делает он исключительно за деньги, что через силу он изображает свой свинячий восторг, что фальшив его позитив, что не верит он в Корпорацию и тому, что говорят её лидеры.
На этом всё кончилось, словно обрубило. Именно тогда я понял, что если уж Саша наш Лисицын — лучший из лучших, золотой мальчик, лицо нашей компании — не верит в своё дело, то и мне незачем это делать. В определённом смысле, это было предательство, это был нож в спину моих идей, помыслов, надежд.
Помнится, сначала я ещё сомневался, думал, что неправильно понял Сашу, что это такой вот специфический юмор маститого пиарщика, или же, что он — просто паршивая овца в нашем благородном стаде. За помощью я обратился к коллегам, не напрямую, конечно, а, если так можно выразиться, в завуалированной форме, от случая к случаю, осторожно, между делом, так сказать, к слову, выспрашивал у них о том, что они думают о компании, о цели и пути, которым мы с ней связаны. Но чем дальше — тем больше: чем больше я общался с сотрудниками, тем сильнее убеждался в том, что понял всё правильно. Каждый на людях делал вид, что ему не всё равно, что он болеет за своё дело, а по факту всё это для него ничего не значит, всё это — чушь собачья.
Действительно — как в старые добрые времена. Есть инженер, есть руководитель, а есть политрук-агитатор, который, хоть и говорит об истинных идеалах и высоких позывах, но всё же делает это из простых, так сказать, низменных интересов, не верит он в светлое будущее, а лишь хочет получать за свою деятельность зарплату. Плату за каждую душу, которую он привёл в секту под названием Корпорация.
Если проводить аналогию с родиной, то и в самом деле можно найти много общего. Корпорация в наше время создаёт некий новый вид патриотизма, и называется это дело корпоративный дух.
У любой компании есть свой логотип — герб. Говорят, наше руководство заказало профессиональным музыкантам сочинить гимн нашей компании, и, якобы, скоро каждое наше рабочее утро будет начинаться с распевания этого самого гимна. Ну и, наконец, у каждой компании есть своя идеология, есть то, что наполняет нас смыслом в наших действиях. Компания делает всё, чтобы окружить себя ореолом исключительности, фундаментальности, что позволит ей застолбить за собой границы, внутри которых окажется как можно больше людей.
Кому-то это покажется маразмом, но они, владельцы гигантских фирм-монстров, действуют вполне логично и расчётливо. Они заполняют нишу, вполне естественную для человеческого существа, они дают ему то, что должно быть у каждого. Человек не может быть безыдейным: если он не патриот своей страны, а это, между прочим, достаточно частое явление в наше время, то почему бы ему не быть патриотом своей компании? Такой фанатик будет пропагандировать её ценности, нести в себе и сеять в окружающих её идеи, олицетворять собой её образ и… приносить ей деньги.
Всё в конечном счёте упирается в деньги. Всё это придумано ради денег, ради выгоды — любая коммерческая деятельность. Корпорация покупает тебя, платит тебе разноцветными бумажками, и ей мало твоего чисто профессионального рвения, ей мало твоего тела в виде рабочих рук, ей мало твоего разума в виде опыта и идей, ей нужна ещё твоя душа — чтоб горел, чтоб вёл за собой таких же, как ты.
Ну уж, дудки. Не купите вы меня с потрохами, — подумал я и в очередной раз убедился в правильности своего выбора.
Когда-то давно моей родиной была страна, государство, в котором я живу. Когда разочаровался в этой идее, малой родиной для меня стала Корпорация. Но и ей, с её лживыми обещаниями, с преданно-отчими заглядываниями в глаза, с уверениями в том, что она меня любит и думает обо мне, пришёл конец. Слишком мелкими и меркантильными, но в то же время хищническими, прямо таки волчьими, интересами обладает моя компания, как, впрочем, и все остальные, наверное, тоже.
Нет, ребята, мне с вами не по пути, — решил я и, таким образом, постепенно пришёл к индивидуализму. Не к радикальному, конечно: у меня есть семья и близкие, которых я люблю и о которых забочусь. Любовь — чувство, которое требует взаимности, вот близкие мне отвечают тем же, а компания — нет.
— Мы — команда, — воодушевлённо вещал Саша, — и вместе мы добьёмся поставленной цели…
Я поймал себя на том, что смотрю на него уже с некоторой, возможно даже нескрываемой, неприязнью, а может быть и с ненавистью. Воспоминания о той вечеринке заставили меня отбросить сочувствие и симпатию. Сашины речи теперь напоминали сухой агитационный трёп, а он сам казался мне каким-то картонным, блестящим, и за лоском этим скрывалось что-то нехорошее — гнилое, червивое.
Почему я должен переживать из-за этого? Какое мне дело до чужого бизнеса? Ведь, к примеру, тому же Саше наплевать на меня, на мои проблемы, на Регину, на то, что я толком не сплю уже несколько ночей подряд. Почему же мне должен быть небезразличен их праздник? Никто никому ничего не должен — это нужно помнить наизусть.
Кажется, я окончательно отпускал свои страхи и комплексы, я переставал бояться кого бы то ни было. Ощущение, которое сегодняшней ночью я испытал лишь мимолётом, теперь овладевало мною всё сильнее и сильнее.
Четверг — день, когда нужно начинать подводить итоги недели. Делать это необходимо именно в четверг потому, что велика вероятность того, что в пятницу ты можешь просто не успеть.
Неделя для меня выдалась весьма сложной, необычной, и она была ещё далека от завершения. В голове сформировался список недоделанных дел, и первым в этом списке значился один визит, который, вероятно, нужно было нанести уже давно, но всё как-то руки не доходили. А может быть, причиной тому был страх, который, отступив, перестал быть помехой в данном мероприятии. Как бы там ни было, времени оставалось всё меньше, поэтому я выбрал для поездки сегодняшний вечер. Да, вечер, именно вечер, сразу после работы, — решил я.
Кто-то толкнул меня в бок. Я вновь вернулся в зал совещаний.
— Ты чего это такой задумчивый сегодня? — спросил приятель — сотрудник бухгалтерии.
— Да, так… — неопределённо ответил я и пожал плечами. — Дел много, нужно всё успеть.
— Совещание окончено, — объявил он, — пошли по рабочим местам!
— Ах, вот оно что!.. — обрадовался я и бодро вскочил со стула. — Пошли!
——————-
Предощущение свободы (четверг)
——————-
